Рождение замысла и подготовка экспедиции Креницына

Ускорившееся с конца 1750-х гг. продвижение русских на восток стало основной исторической предпосылкой организации экспедиции П. К. Креницына. В 1758-1762 гг. состоялось плавание казака Саввы Пономарева и яренского посадского Степана Глотова. Бот "Св. Иулиан", на котором они плыли, был поврежден у о. Медного. Во время зимовки на этом острове в 1758-1759 гг. из железа, оставшегося от пакетбота "Св. Петр" на о. Беринга, сделали два якоря и в 1759 г. продолжили плавание вдоль Алеутских о-вов, открыли о-ва Умнак и Уналашка и привели их жителей в российское подданство. Три года Глотов и Пономарев вели промысел на этих островах. 26 мая 1762 г. они отправились в обратный путь на Камчатку и 12 сентября подали в Большерецкую канцелярию рапорт о плавании, перечислив в нем имена компанейщиков и острова, которые они видели или о которых узнали от жителей Умнака и Уналашки, и зверей, которые водятся на каждом острове.

В феврале 1764 г. Реляцию об открытии Умнака и Уналашки сибирский губернатор Д. И. Чичерин отправил Екатерине II. По итогам плавания купцов и промышленников за период с 1755 по 1764 г. была составлена карта Алеутских о-вов до Северной Америки , где было отмечено, кто какие острова открыл и кто о них "объявил". Карта без градусной сетки, без точного описания островов. Составление ее связывают с именами тотемского посадского человека, участника плавания на боте "Св. Иулиан" Шишкина и казака С. Пономарева, однако известно, что 21 декабря 1766 г. Пономарев объявил, что никакого участия в составлении карты не принимал. Карта была послана в Москву Ф. И. Соймонову, который 26 февраля 1764 г. писал Г. Ф. Миллеру: "Хотя оная почти углем рисована и глиною раскрашена, ежели впредь удача будет, я за достойное признаю в честь и в память таких неустрашимых и ревностных на оной карте все изъясняя и золотыми лаврами раскрася, в государственном архиве содержать". Карта хранится в архиве.

По итогам плаваний промышленников была составлена и "Генеральная карта Алеутских островов". Особо отмечены острова, открытые А. Толстых. Под ними расположены два рисунка: на одном изображена охота алеутов на морского зверя, а на другом - алеут, плывущий на байдаре. На плохо сохранившейся карте в левом углу стоит фамилия И. С. Извекова и две подписи Д. И. Чичерина . С правой стороны карты подклеен лист с планом островов без картографической сетки. На нем заглавие: "Положение вперед островов от Атхи, Амли положены антрентом по уведомлению через верно подданных народов оных островов, также и вывезенных з дальних шемалей Умнака на купецком судне трех человек, которые российскому разговору несколько обучены, и от бывших там промышленных людей, на котором острову какие имеются звери".

Вплотную встал вопрос о проверке полученных от купцов и промышленников сведений, профессиональной описи островов и нанесению их на карту с помощью инструментальной съемки.

4 мая 1764 г. последовал указ Екатерины II об организации экспедиции для описания открытых островов, так как "оное обретение сделано людьми, морского звания и науки не имеющими, которых описания и примечания не столь достаточны, чтоб всю могущую пользу приобрести можно было" . Так было положено начало деятельности экспедиции П. К. Креницына - М. Д. Левашова и определены ее задачи.

Рапорт Глотова и Пономарева в Болылерецкую канцелярию от 12 сентября 1762 г. стал отправной точкой в истории экспедиции Креницына. В документе, сообщавшем об открытии о-вов Умнак и Уналашка — центральных в группе Лисьих, приводились полученные от местных жителей сведения, что далее к востоку есть еще много островов с лисицами и морскими бобрами, причем на некоторых из них — «Алахшаке» (Аляске), Кадьяке и «Шугачьтанах» есть «лес стоячей» (Алеутские о-ва безлесны), а на «Алахшаке» и «Шугачьтанах» водятся животные, доселе не встречавшиеся промышленникам на островах: медведи, олени и др. На о-ве «Шугачьтаны», сообщалось в приложенном к рапорту списке, «жители имеют палаши и копья, зеркалы и чернильницы», а на о-ве «Чихмил» «судно найдено выкинутое, иностранное». Это должно было непременно привлечь внимание правительства как свидетельство близости владений «цивилизованных» стран. Представляется, однако, что «палаши» — это, вероятно, тлинкитские металлические кинжалы, достигавшие внушительных размеров, а под «зеркалами» и «чернильницами» понималась (при плохом переводе) какие-то предметы быта народов Северозападного побережья. Так, В.А. Перевалов предполагал, что «зеркала» — это полированные медные пластины, а «чернильницы» — сосуды, в которых аборигены Северной Америки разводили и хранили краски для татуировки и раскрашивания. Соединение в слове «Шугачьтаны» этнонима «чугач» (эскимосы Южной Аляски) и тлинкитского слова «тан» («житель») позволило предположить, что «Шугачь-таны в представлении алеутов, заимствованным Глотовым, обозначало общее название жителей Аляскинского залива».

Вместе с тем следует обратить внимание на сообщение о народе «шувачи тана» в «Описании» П. Лисенкова (1765) и дополнении к нему. Там содержатся полученные от аборигенов сведения о некоем «острове» (по-видимому, это Аляска), где находят минерал, напоминающий «каленой уголь» («луч от него в ношном времяни сияет»), и о военных походах за ним людей под названием «шувачи тана»: их одежда подобна русской, они имеют «шпаги, лицем беловатые, волосы русыя, а на голове волосы завязывают назаде». Напомним, что месторождения угля известны, например, на Кенае. Но в первую очередь следует иметь в виду упоминаемый М. Д. Левашовым янтарь («ентарики»), который алеуты Уналашки доставали «на острове Аляксе меною... а более войною».

Официальным каналом была «Реляция» губернатора Д. И. Чичерина Екатерине II от 11 февраля 1764 г. В «Реляции», сообщая об открытии Умнака и Уналашки и отмечая, что «сей доныне скрытой талант... выходит на театр чрез самых простых и неученых людей», Чичерин со ссылкой на порученную ему «Секретную комиссию» ставит вопрос о квалифицированном описании островов, сообщая о сделанном им распоряжении относительно присоединения к промысловым экспедициям профессиональных моряков (эти идеи были затем использованы в указе Екатерины II и в инструкции Адмиралтейств-коллегий). 

«Реляция» вместе с комплектом документов об экспедиции Глотова — Пономарева вызвала интерес у Екатерины. 13 апреля 1764 г. запиской она велела секретарю доставить ей «письмо, присланное от Чичерина, и журнал, писанной от Большерецкого острогу». Ее интерес, безусловно, был усилен эффектом от прибывших в Петербург невиданных мехов черных лисиц. Екатерина удостоила купцов Снигирева и Буренина аудиенции, в частности, «для словесного с ними изъяснения» и не скрывала своего любопытства к теме тихоокеанских открытий. Указом от 21 сентября 1764 г. 12 купцов-пайщиков были пожалованы золотыми медалями, первыми наградными медалями России, связанными с освоением Америки и Сибири.

Итак, благодаря поездке купцов-«компанейщиков», заинтересованной реакции на открытия Ф. И. Соймонова и Д. И. Чичерина (а в дальнейшем М. В. Ломоносова и А.И. Нагаева) резонанс получился достаточно сильным, и информация об открытии Умнака и Уналашки вызвала интерес на самой вершине государственно-иерархической пирамиды Российской империи.

Новость об открытии совпала с подготовкой секретной экспедиции в Северный Ледовитый океан, инициатором которой был М. В. Ломоносов. Исходя из своей ошибочной гипотезы, что центральная часть Арктики свободна от льда, он предлагал направить экспедицию через полюс к Тихому океану. Увлеченный этой идеей, Ломоносов пишет к своей работе о северо-восточном проходе «Прибавление второе. Сочиненное по новым известиям промышленников из островов Американских...», где ошибочно утверждает, «что Лесной остров, называемой Алахшак, находится у северных берегов Северной Америки, около половины разстояния от Камчатского устья до Шпицбергена». Первым догадавшись, что «лесной остров» может быть материковым «мысом», он неверно рассчитал координаты этих земель. Ломоносов был озабочен в основном подготовкой экспедиции на север (ее возглавил В. Я. Чичагов), но, имея определенное влияние на Екатерину II, он, видимо, способствовал зарождению идеи аналогичной экспедиции в Тихом океане. Однако вывод, что «Прибавление второе» легло в основу указа об экспедиции на Алеутские о-ва, сравнительным анализом этих текстов не подтверждается. Хотя указы о двух экспедициях разделяют всего 10 дней и руководство Адмиралтейств-коллегий рассчитывало на возможность их координации в Тихом океане, степень взаимосвязи этих проектов не следует преувеличивать, как это нередко случается.

4 мая 1764 г. вышел указ Екатерины II Адмиралтейств-коллегий об организации новой тихоокеанской экспедиции. Ссылаясь на полученные от Чичерина известия об открытиях («плоды... прошедшей Камчатской экспедиции»), императрица, следуя его реляции, отмечала непрофессиональность и несовершенство описаний первооткрывателей и повелевала Коллегии «по представлению губернатора Чичерина исполнить, отправя немедленно туда, по своему разсуждению, сколько надобно афицеров и штюрманов, поруча над оными команду старшему, которого бы знание в морской науке и прилежание к оной известно было». Указом предписывался режим строжайшей секретности, который строго соблюдался. Сама же экспедиция именовалась «Комиссией для описи лесов по рекам Каме и Белой».

Указ содержал только общую задачу экспедиции, одно «кадровое» замечание, меры поощрения и требование секретности. Конкретные цели, способы и район действий, непосредственные задачи — все это не раскрывалось и было предоставлено для разработки Адмиралтейств-коллегий. Офицеры, назначенные в эту (как и Чичаговскую) секретную экспедицию, были поставлены в исключительно привилегированное положение. Одновременно с назначением они повышались в чине й получали до возвращения двойное жалование. Члены Коллегии 5 мая 1764 г. «разсматривали довольно морским афицерам список и за способнаго избрали в... экспедицию старшим послать капитан-лейтенанта Петра Креницына, да к нему еще однаго афицера, которые имеют быть каждый на особом судне».

Кандидатуру Петра Кузьмича Креницына (р. 1728 г.) предложил член Коллегии, известный гидрограф и картограф вице-адмирал А.И. Нагаев. Свои первые плавания Креницын совершил под руководством его, а также Харитона и Дмитрия Лаптевых; он участвовал в возглавляемой Нагаевым гидрографической экспедиции в Балтийском море, а также в Семилетней войне, где отличился при осаде крепости Кольберг в 1761 г. (по этому периоду его знали и ценили члены Коллегии Г. А. Спиридов и С.И. Мордвинов). 7 мая на предложение Коллегии отправиться в «некоторую дальную экспедицию» Креницын «всеохотно» согласился и выбрал себе в помощники лейтенанта Левашова. 

Михаил Дмитриевич Левашов (р. 1738 г.) знал Нагаева и братьев Лаптевых, служил под командой Креницына, с ним участвовал в осаде Кольберга; в апреле 1764 г. был досрочно произведен в лейтенанты. Руководитель экспедиции и его напарник сочетали личные способности, молодость, практический опыт и отличное образование. Они принимали эстафету у воспитанного Петровской эпохой поколения морских офицеров, осуществившего героическую Вторую Камчатскую экспедицию.

Конкретизация задач и способов деятельности экспедиции была «многоступенчатой»: указ Екатерины, инструкция Адмиралтейств-коллегий, дополнения к ней Д. И. Чичерина и, наконец, решения, которые на месте принимал Креницын.

Составленная А.И. Нагаевым инструкция Адмиралтейств-коллегий Креницыну от 26 июня 1764 г. включала в задачу экспедиции исследование, определение координат и нанесение на карту всех земель к востоку от Камчатки, которые были указаны на карте Шишкина и в списках островов, с точной фиксацией полученных сведений. Экспедиции предстояло от Камчатки следовать прямо к Умнаку и Уналашке, которые мало интересовали Коллегию; она, доверившись рапорту Пономарева, считала их уже известными, с приведенными «в подданство ея И.В.» жителями. Получив у обитателей этих островов подтверждение информации, привезенной Пономаревым, и узнав «о курсах и разстояниях» до лесных островов, следовало плыть прежде всего к «острову Шугачьтаны, или Тыгачтаны, на которых показано жители имеют у себя палаши, зеркалы и чернильницы с перьями («перья» в рапорте отсутствуют. — А.И.), чем является знак, что они получают оные от европейцев, приезжающих к ним с американского берега, отстоящаго от них блиско». На «Шугачьтанах» разведать, далеко ли «матерая американская земля, под какою из тамошних народов или европейскою державою обстоит», есть ли на материковом побережье города, какие, где, «под каким правлением» и т. д. Особо Коллегию интересовало, нет ли сквозь материк «до другова моря к востоку или к северу проливов? И не проходят ли сквозь те проливы из другова моря... мимо их большия корабли», а также откуда жители «Шугачьтан» достают «палаши, зеркалы и чернильницы», от кого научились писать «и на своем ли языке пишут».

Этот повышенный интерес к «Шугачьтанам» и содержание вопросов открывают главную задачу экспедиции, которая была задачей  политической. Европейское влияние на далеких островах — вот что беспокоило организаторов экспедиции. Насколько близки к зоне деятельности русских владения европейцев? Какова политическая география этой неведомой части Северной Америки? Не открыт ли уже северо-западный проход (из Атлантического в Тихий океан)? Именно эти вопросы волновали правящие круги России. Речь шла о прояснении реальной геополитической ситуации на северо-западе Северной Америки.

С этим связана и секретность: русское правительство, как и раньше, стремилось скрыть от европейских держав и свои действия в северной части Тихого океана, и свой интерес к этому региону, рассчитывая упредить конкурентов, приближение которых почувствовало из рапорта Глотова и Пономарева: «палаши и чернильницы» произвели в Петербурге сильное впечатление. С желанием опередить чужую экспансию, особенно Англии, где в это время готовилась экспедиция Байрона, возможно, связана та поспешность, с которой отправляли Креницына, хотя ее можно объяснить и желанием синхронизировать плавания Креницына и Чичагова, и просто властным нетерпением императрицы и ее адмиралов.

Вторая важнейшая задача, которую, по сути, ставила Адмиралтейств-коллегия, касалась перспектив российской экспансии на Тихом океане: после «Шугачьтан» Креницыну предписывалось плыть обратно к Умнаку, проходя мимо всех островов, о которых «умнацкия жители объявили», причем так, чтобы «мимо... безлесных проходить в виду и можно их было пеленговать», а для обследования приставать только к «большим» и «лесным»: «Кадьяку, Алахшану и к протчим» — то есть к наиболее богатым ресурсами и перспективным для колонизации землям, уже лежавшим на пути русских промышленников. Для зимовки был рекомендован «остров» Алахшан (Аляска) в связи с имевшимся прецедентом и возможностью «питаться ловлею зверей», а также обстоятельно осмотреть «остров» и его окрестности. По пути следования экспедиции надлежало собирать сведения о местных природных ресурсах, флоре, фауне, этнографии.

Дальнейшую ориентацию экспедиции Коллегия препоручала Чичерину. Следуя его идее, предписывалось распределить команду по промысловым судам, но допускались различные альтернативные варианты. В проводники следовало взять людей, имевших опыт плаваний на острова и общения с алеутами. Начальнику экспедиции были вручены два секретных пакета: первый (инструкция) — для вскрытия в Тобольске в присутствии Чичерина; второй подлежал вскрытию на Камчатке перед уходом в плавание и содержал «Секретное прибавление» — оно информировало о возможной встрече с экспедицией Чичагова, включало описание ее судов и системы сигнализации и паролей, необходимой для опознания. В местах высадки предписывалось «ставить знаки с надписьми, какие суда и в какое время на том месте были».

Вопреки распространенному в литературе мнению, перед экспедицией не ставились задачи юридического закрепления за Россией открытых земель, организации сбора ясака, контроля за деятельностью промышленников, хотя сбор ясака подразумевался, видимо, неформально.

Начальный этап экспедиции Креницына и    Левашова: Петербург — Камчатка

1 июля 1764 г. экспедиция выступила из Санкт-Петербурга, а 17 сентября прибыла в Тобольск, где Креницын вручил Чичерину пакет с инструкцией. Чичерин отнесся к инструкции творчески, составив дополнение к ней (от 4 марта 1765 г.), местами существенно корректировавшее задачи экспедиции и способы их осуществления. Во-первых, это касалось выбора приоритетных географических объектов исследования: «За главнейшее основание порученной вам экспедиции поставляю несколько уже известных сысканных купцами Алеутских островов основательное описание и положение оных на карту зделать, а особливо большаго и многолюднаго острова, называемаго Алакшак и втораго — Кадьяк, приложить всевозможное старание, обходя ево вкруг, описать, весьма нужно знать остров ли то или матерая земля...» О «Шугачьтанах» не сказано ни слова. Чичерин — реалист: прежде всего необходимо разобраться с тем, что уже открыто или в существовании чего нет сомнений.

Вторая корректива касалась судов — Чичерин предпочел отправить экспедицию не на промысловых, а на трех специально построенных судах. Губернатор рекомендовал взять в плавание поменьше провианта, а продовольствие по примеру промышленников добывать на месте. Ссылаясь на известия от промышленников, он предостерег о коварстве туземцев, при этом заметив: «Ничево так оные не боятца как огнённова оружия...» (От Чичерина экспедиция получила «особливо зделанныя здесь малинькия пушки и единороги», удобные для небольшие судов.) «Дополнение» Чичерина было с удовлетворением одобрено и Екатериной II, и Адмиралтейств-коллегией.

Собственно только в Тобольске руководители экспедиции получили представление не только о точных ее целях, но и тех условиях, в которых ее предстояло осуществлять. В письме А.И. Нагаеву от 15 марта 1765 г. Креницын обрисовал ситуацию с кораблями: «Такелажу на них никакова нет ни одной веревки, кроме якорей... И я принужден все такелажи и канаты делать новые в Тобольске».

Занимаясь необходимой подготовкой, экспедиция перезимовала в Тобольске, где к ней присоединился бывавший на островах «малороссиянин» (украинец) купец П. Лисенков. По пути на восток она также пополнилась 9 учениками навигацких школ Томска и Иркутска и 20 якутскими казаками. В Охотск экспедиция прибыла в октябре 1765 г. Строившиеся здесь суда, бригантина и гукор, не были готовы. Руководить постройкой пришлось Креницыну.

Екатерина II не оставляла вниманием экспедицию по крайней мере первые полтора года, в живой форме выражая свой интерес к ней в рескриптах Чичерину. Для нее это предприятие было и предметом любопытства, и средством самоутверждения, и предлогом выразить свои симпатии Д. И. Чичерину.

От Чичерина Креницыну было известно о таком внимании императрицы, и это заставляло его спешить. Он поставил целью во что бы то ни стало выйти в море в 1766 г., чтобы перезимовать на Командорских о-вах. Подготовка к походу, однако, завершилась только осенью 1766 г. В состав эскадры вошли построенные бригантина «Св. Екатерина» (73 чел., командир — П. К. Креницын) и гукор «Св. Павел» (53 чел., М. Д. Левашов), а также старые суда, стоявшие в Охотске, — галиот «Св. Павел» (44 чел., А.И. Дудин-меньшей) и бот «Св. Гавриил» (22 чел., А.А. Дудин-большей); последний рассматривался лишь как вспомогательное судно для перевозки провианта.

Несмотря на осень, Креницын принял решение идти на Камчатку. Безусловно, он сознавал (хотя и недооценивал) риск осеннего плавания. Но, видимо, решимость скорее исполнить порученную миссию предопределила его выбор. И октября корабли экспедиции вышли из Охотска. Вскоре штормом корабли разметало. «Св. Екатерина» достигла западного берега Камчатки, однако из-за погодных условий не смогла войти в устье р. Большой и 25 октября была выброшена на берег примерно в 25 верстах севернее, где ее, «выкинув, вовсе разбило, и все казенное, кроме денежной казны, потонуло», но команда выбралась на берег. Гукор «Св. Павел» Левашова также безрезультатно пытался войти в устье р. Большой, но в сложной ситуации 25 октября было принято решение идти судном прямо на берег. Гукор выбросило в 7 верстах к северу от устья р. Большой. У него «вышибло руль», команда же благополучно покинула корабль. Бот «Св. Гавриил» достиг устья р. Большой, сел на мель, откуда волной его перебросило в реку 21-го; у бота «отбило и унесло в море руль».

Галиоту «Св. Павел» Дудина-меньшего выпала самая тяжелая доля. Штормом его вынесло в Тихий океан. 12 ноября судну удалось приблизиться к Авачинской губе, и Дудин-меньшей смог известить власти. Однако 24-го канаты у якорей перетерло льдом, и весь декабрь корабль носило в океане, в стуже, с рваными парусами. 9 января 1767 г. судно разбило об утесы о-ва Шиашкотан (7-й Курильский). Спаслось лишь 13 человек, включая командира. Выжить им помогли коренные жители Курил, айны. В лодках айнов, проведя на Курилах 7 месяцев, они прибыли на Камчатку 3 августа.

Итак, на начальном этапе экспедицию постигла неудача. Креницын принял меры для сохранения выброшенных на берег вещей, организации зимовки в Болыперецке. При нехватке продовольствия оказался кстати казенный табун северных оленей, закупленных еще в 1740 г. Чириковым и находившийся под присмотром состарившегося чириковского матроса.

В период затянувшегося пребывания на Камчатке (1766-1768) Креницын, кроме ремонта оставшихся или поиска новых судов, решал задачи заготовки продовольствия, изготовления нового корабельного снаряжения взамен утраченного, доукомплектования экспедиции, сбора информации для предстоящего плавания.
Из местного, выплавленного на Камчатке железа ковались новые якоря.
Креницын принял решение взять в экспедицию галиот «Св. Екатерина», на котором лейтенант Синдт в 1766 г. возвратился из своего плавания. Не исключалось и использование брошенных или затопленных старых кораблей, однако пригодных не нашлось.

7 августа 1767 г. Креницын рапортовал Чичерину о завершении ремонта бота «Св. Гавриил» и гукора «Св. Павел», которые в устье р. Большой ожидали перехода в Нижнекамчатский острог для замены «Гавриила» на галиот «Св. Екатерина», «ибо бот «Гавриил» мал, а к тому и гнил».

 Суда экспедиции Креницына — Левашова. А — гунор «Св. Павел», Е — галиот «Св. Екатерина».

Креницын сообщал о решении в этом году достичь «Уналакши» «или где способнее место изберем, и там зимовать». Однако все произошло иначе. Корабли вышли в море 17 августа и, обогнув полуостров, 4 сентября подошли к устью р. Камчатки. Опыт осеннего плавания в Тихом океане побуждал Креницына к осторожности. 9 сентября, собрав в Нижнекамчатском остроге всех находившихся там 25 промышленных, он узнал, что в море они выходили в разное время, самое позднее — 28 сентября, но лишь для того, чтобы дойти до Командорских о-вов для зимовки. На время зимовки они вытаскивали суда на берег, поэтому не имели представления о наличии на островах гаваней или бухт, удобных для стоянки большого судна. Посовещавшись, Креницын решил зимовать в Нижнекамчатске (рис. 12). В состав экспедиции он включил нескольких участников плаваний на восток — С. Г. Глотова, И. М. Соловьева, Г. А. Пушкарева, Д. Панкова и др.

Плавание Креницына и Левашова

к Алеутским о-вам и п-ову Аляска

Плавание Креницына и Левашова фактически началось 24 июля 1768 г. Экипаж галиота «Св. Екатерина» под командой П. К. Креницына составлял 72 человека, гукора «Св. Павел» (командир — М. Д. Левашов) — 65 человек. Вскоре прошли Командорские о-ва, где в тот год промышленниками была убита и съедена последняя на Земле морская корова...

В ненастье 11 августа суда разлучились, а уже 20 августа Креницын вошел с юга в пролив между Умнаком и Уналашкой. На следующий день встретили первого алеута с Уналашки, который, подъехав в байдарке, «закрычал сперва: «Здорова», — а потом чрез толмача... спросил зачем мы к острову пришли и ежели ко оному пристанем, то будем ли мирно с ними жить», на что ему ответили: «Ежели они станут с нами жить мирно, то и мы с ними таково ж, а... еще и дарить будем». С других байдарок алеуты также кричали по-русски: «Здорова». 22 августа увидели гукор Левашова, который прошел вдоль Алеутской гряды с северной стороны и ждал Креницына у Уналашки. Встретившись, суда вошли в зал. Калехта на северной стороне Уналашки, где бросили якорь (рис.).

 Карта губы Игунок острова Уналашна, где зимовал гукор «Св. Павел» под командованием Левашева.

В этот же день, 22 августа, приплыли на байдарках алеуты, привезли на «Св. Екатерину» пузырь с пресной водой, а на «Св. Павел» также палтусину и ягоду шикшу в травяных мешочках; алеут Анакатах привез в ясак лисью шкуру; прибывших отдаривали. 23 августа прибыл «алеут» Кашмак, пленный кадьякец, который «между протчими разговорами» сообщил, что жители о-вов Акутан и Кугалга убили 15 русских с зимовавшего на Умнаке судна. В тот же день оба Дудина сообща ездили за пресной водой на берег; отношение алеутов к мореплавателям было лояльно-предупредительным, хотя и чуть настороженным. Однако вряд ли русские капитаны понимали, насколько это важно для исхода приближающейся зимовки. Они спешили вперед, на, восток. 

25 августа Креницын увидел о. Унимак  (самый крупный и самый дальний из островов Алеутской гряды). Левашову, на судне которого находился Пушкарев, знаток этих мест, был дан приказ идти первым в пролив между Унимаком и Аляской (Исаноцкий пролив), где 30 августа «Св. Павел» дважды сел на мель. При этом они открыли узкий Исаноцкий пролив, отделяющий Унимак от полуострова Аляски. Два дня они осматривали аляскинский берег, а потом еще три дня искали удобную для зимовки гавань. Совместный осмотр Креницыным и Левашовым северных берегов Уналашки, Унимака и «Аляксы» был первым исторически доказанным плаванием европейцев в юго-восточной части Берингова моря. Точно неизвестно, насколько они продвинулись к северо-востоку от Унимака, но во всяком случае — недалеко, так как «Алякса» на карте Левашова показана островом, несколько уступающим по размерам Унимаку.
Между тем следовало решать вопрос о зимовке. На консилиуме офицеров 31 августа (1 сентября по журналу «Св. Екатерины») было решено в зависимости от направления ветра искать бухту для зимовки на «острове Аляксе», на Кадьяке или Уналашке. 1 сентября суда пошли на север вдоль Аляски: 2-го все четыре байдары обследовали побережье, но удобной гавани не нашли. Взяли курс на юго-запад; 5 сентября суда потеряли друг друга и до лета следующего года действовали самостоятельно.

Креницын пытался пройти к Уналашке на зимовку, но из-за встречных западных ветров 11 сентября принял решение искать удобную к зимовке бухту на северном Унимаке и Аляске. 12 сентября корабль вошел в Исаноцкий пролив и с трудом двинулся вглубь, посылая вперед байдары для измерения фарватера. 13 сентября было найдено место зимовки Пушкарева, но бухта «за отмелыми берегами» оказалась непригодна для «Св. Екатерины». Между тем штурманы Дудин-большей и Крашенинников на байдарах нашли подходящий залив в том же проливе на юго-восточном берегу Унимака (зал. Креницына, или Св. Екатерины). 18 сентября судно вошло в этот залив. Началось строительство «юрт» для зимовки (одна «юрта» — «для служителей», другая, «командирская» или «штурманская», — для унтер- и обер-офицеров), собирали «выкидной лес» (плавник), рубили ольховник, разбирали покинутые алеутские жилища в окрестностях.

Располагаясь на зимовку, Креницын посылал партии на двух-трех байдарах для обследования и описи прибрежных районов, поиска жилищ туземцев и взятия у них аманатов. Как правило, на каждой байдаре находилось по небольшой пушке или единорогу — на «Св. Екатерине» имелась пара маленьких медных единорогов специально для байдар. Первая партия, штурмана А.А. Дудина-большего, 8-15 октября обследовала Исаноцкий пролив и привезла лес. Вторая — штурмана М. Крашенинникова — 16-28 октября прошла вдоль южного побережья п-ова Аляска «верст до 150-ти», находя лишь пустые «юрты», иногда с юколой, взяв которую путешественники оставляли свои товары в качестве платы. 6-12 ноября партия штурмана С. Чиненого обследовала северное побережье Аляски. Взять заложников не удавалось, аборигены уходили, в одном случае алеут ранил стрелами двух казаков.

Приемлемые для русских отношения с туземцами не складывались. Характерна была уже первая встреча, 18 октября, когда первый раз за время стоянки «увидели едущих американцев на 2-х байдарках»; те остановились за полверсты от судна и просили подарки. Им ставили условием подъехать сначала к судну, они же выспрашивали у толмача, много ли на судне людей, и предлагали ему перейти к ним. Один алеут согласился подъехать к судну (ему дали в залог шапку и рукавицу), но, проехав некоторое расстояние, остановился и снова начал просить подарки; ответ был тем же. Алеут вдруг «бросил» стрелу, ни в кого не попал и поехал прочь. Вслед аборигенам с судна и берега выстрелили из пушек и пистолетов.

Атмосфера взаимного недоверия — вот что преобладало во время этой встречи. Следует напомнить, что на 1760-е гг. приходится пик напряженности в отношениях русских и алеутов. В 1763-1765 гг. на Умнаке и Уналашке происходила настоящая война. На Унимаке как раз в годы, предшествовавшие визиту Креницына, имели место не менее жестокие столкновения, еще раньше Пушкарев[1] оставил недобрую память о русских на Аляске. Следствием этого была атмосфера враждебности или, по крайней мере, отчуждения и недоверия, в которой Креницын начинал контакты с аборигенами. Это отчуждение, вероятно, можно было преодолеть, проводя умелую политику. Однако в душе Креницына военный преобладал над дипломатом, забота о безопасности доминировала в ущерб иным потребностям, недоверие к туземцам лишало способности к экспериментам в налаживании контактов.

Для недоверия были серьезные причины. На островах русские столкнулись с иной дипломатической и военной этикой, которую воспринимали как «коварство», «непостоянность», «ненадежность». Креницын серьезно относился к предостережениям и Чичерина, и сопровождавших экспедицию промышленников и в этом же духе наставлял подчиненных. Например, в инструкции А.А. Дудину-большему о принципах отношений с туземцами от 22 августа 1768 г. он подчеркивает необходимость наличия готового к бою оружия и постоянной бдительности по отношению к «береговым людям». Бдительность действительно была необходима: в октябре-ноябре местные алеуты неоднократно пытались переманить к себе толмачей. Очевидно, что, обнаружив на своей территории группу русских и исходя из предшествующего негативного опыта, унимакско-аляскинские алеуты (катагае-гуки, по Левашову) охотно уничтожили бы пришельцев и вели соответствующую разведку. В дальнейшем, видимо, оценив обороноспособность русских, они временно оставили свои замыслы. Все это не исключало возможности мирных контактов: визиты туземцев давали для этого шанс. Однако чаще они избегали общения и сами явно боялись русских (вполне обоснованно, если учесть желание Креницына захватить аманатов). Со стороны же зимовщиков был слишком велик соблазн использовать «огненное оружие» (главное, по Чичерину, средство устрашения туземцев). И хотя угроза была реальной, меры предосторожности оказывались не всегда ей адекватны и лишь укрепляли барьер страха и отчуждения.

Неуместными были стрельба из ружей 12 ноября людей Чиненого по алеутам, покидавшим на байдарах свое селение, а также пушечные выстрелы 18 октября вслед туземцам, увозившим с собою шапку и рукавицу. Ночью 16 ноября один алеут подкрался к юртам зимовщиков, но был замечен и скрылся; для предосторожности выпалили в ту сторону «из пушки с ядром». В ту же ночь, услышав голоса ехавших по проливу алеутов, русские палили на звук из ружей два раза (алеуты «також крычали по сиучьи»). Всю зимовку почти ежедневно по ночам стреляли из ружей, а нередко и из пушки: «в предосторожность от алеутов», «в страх здешних жителей».

Однако если алеуты могли обойтись без Креницына и его людей, то последние не могли обойтись без алеутов. Команда нуждалась в свежей пище, да и привезенного продовольствия было недостаточно. Первая охота 29 сентября была неудачной (хотя видели оленей и медведей), затем уже охотиться, видимо, опасались. Ловили неводом рыбу, но улов почти всегда был мал. В декабре люди «стали ослабевать». Первым 25 ноября умер раненый казак. Началась цинга, число больных росло: в январе 1769 г. оно увеличилось до 22 человек. Креницын старался всех занять работой, однако компенсировать недостаток свежего провианта это не могло. Между тем туземцы не появлялись ни в декабре, ни в январе — начале февраля, когда «берега покрылись снегом и по проливу носило лед». Только 15 февраля байдарки с алеутами появились вновь, а 17-го аборигены пошли на контакт: близко подойти к судну они боялись, переговоры состоялись у мыса. Гости оказались приезжими издалека «для промыслу корму» (отсюда, наверное, их согласие на контакт, ставшее нехарактерным для местных) и признались, что сюда заехали из любопытства — посмотреть невиданное судно. За пару ножей они дали два «небольшия кусочка» сивучьего мяса, обещав, «что всегда будут ездить, ежели их только не тронут». На следующее утро те же алеуты привезли еще пять кусков мяса за ножи и корольки. Затем контакты носили спорадический характер. 18 марта из идущих по проливу 17 байдарок только одна последовала призыву подойти к зимовью, но и сидевшего в ней алеута «вскорости отозвали назад». 24 марта некие алеуты привезли китовый жир и встретились с русскими (демонстрировавшими им заряженные пистолеты) у речки недалеко от судна, где за полученные корольки «жир чрез речку к нам переметали». Этим, собственно, контакты и ограничились. 3 апреля по алеутским байдаркам, замеченным ночью в проливе, был открыт огонь из ружей. Уже 11 апреля алеуты приехали только «выведывать, не умирают ли у нас люди». Им ответили, что все здоровы и не выходят из «юрт», чтобы не напугать гостей; просили привозить мясо. Между тем в конце апреля могли ходить только 13 человек. Росло число умерших. 11 апреля умер штурман Афанасий Дудин-большей, 23 апреля — штурман Сергей Чиненый, 1 мая — подштурман Конон Ларионов, 4 мая скончался первооткрыватель Умнака, Уналашки и Кадьяка Степан Глотов. Всего во время зимовки умерло 35 человек. Это составляло половину команды Креницына. Положение было почти катастрофическим.

Иначе складывалась зимовка команды «Св. Павла». 13 сентября 1768 г., с учетом направления ветра, было принято решение идти на Уналашку, где 16 сентября «Св. Павел» вошел в зал. Игунок. Обследовав его двумя байдарами под командой штурмана Шабанова, в глубине залива нашли гавань, подходящую для зимовки. Встреченные туземцы вели себя дружелюбно.

20 сентября судно было введено в гавань, которую Левашов назвал гаванью Св. Павла (впоследствии — Капитанская). Из-за недостатка «выкидного леса» для топлива и строительства жилья разобрали покинутую алеутскую «юрту». Как видно на рисунке Левашова (рис.), «юрта» строилась по образцу алеутских, с небольшим дополнением к традиционной конструкции — входом не сверху, а сбоку, через низкую пристройку («сени» по Левашову).

Наружный и внутренний вид юрты, в которой на острове У нал ЯШ ка зимовал напитай Левашов и вся команда «Св. Павла».

Сходным образом, вероятно, были устроены «юрты» на зимовке Креницына; их «покрывали травой, складывали дерном и засыпали землей»; была там сооружена и кузница («в горе»). Если в «юрте» Левашова гори? очаг, над которым свисают крючья (очевидно, для котлов), то в креницынских «юртах» были сложены печи из камней и глины, а к «командирской юрте» были тоже пристроены «сени»; кроме того, в ней были сделаны окна. В «юрте» Левашова окон нет, только дымовые отверстия, но слева есть две двери, ведущие, очевидно, в примыкающие к основной «юрте» пристройки — одна из них видна на изображении внешнего вида «юрты». В плане «юрта» из-за пристроек имела крестообразную форму — это видно на плане зимовки «Св. Павла», где кроме «юрты» обозначена также кузница, сооруженная зимовщиками.

В отличие от Креницына, Левашову с самого начала удалось наладить стабильные мирные отношения с алеутами, прежде всего посредством взятия аманатов. По прибытии гукора на зимовку русские промышленники, действовавшие на Уналашке, привезли Левашову 8 «тоенских детей» в аманаты. С конца сентября сами алеуты стали привозить детей в заложники: вначале это были дети 4 тоенов с о-ва Акутан, принятых с особым вниманием и щедро одаренных Левашовым, затем аманаты и с других островов. Аманаты имели возможность общаться с приезжавшими в гости родичами, привозившими свежую пищу, их отцы получали подарки, детям-аманатам давали русские имена. Всего было взято 33 аманата.

Вместе с тем Левашову удалось расположить к себе туземцев. Немалую роль здесь, очевидно, сыграли его личные качества: коммуникабельность и щедрость в сочетании с интересом к аборигенам. Сразу по прибытии судна алеуты в 26 байдарках привезли треску, палтусов, немного дров. На протяжении зимовки русские неоднократно получали свежую рыбу и китовый жир от алеутов, которых неизменно награждали подарками (завуалированный натуральный обмен).

Несмотря на относительно регулярное поступление свежей пищи, что отличало зимовку «Св. Павла» от зимовки «Св. Екатерины», команде Левашова пришлось пережить немало испытаний. Еды все же не хватало. Началась цинга, число больных в мае составило 27 человек, хотя смертность от болезней все же была невысокой (трое за всю зимовку). Источником бедствий была и погода: постоянные дожди, мокрый снег, ветер изнуряли людей, увеличивая число больных. Жилища, построенные из набранного с трудом и «почти гнилого» леса, оказались недостаточно прочными — они протекали, в ноябре-декабре сильным ветром несколько раз срывало или разрушало верх «юрт». Не хватало и дров, за ними приходилось посылать даже на о-в Уналга. Озябшие, промокшие, полуголодные люди, случалось, приходили в крайнее, на грани истерики, отчаяние.

Отношение к алеутам с самого начала было весьма настороженное. С разных сторон поступали слухи о происках против русских, знал Левашов и о боях с алеутами на о-ве Уналга прошлой зимой. Все это не располагало к беспечности: по обеим сторонам построенной «юрты» поставили две пушки и караул. 27 января тоен с островка Игунок предупредил, что жители о-ва Акун замышляют «нашего судна людей всех убить». А тут еще рассказы промышленников о коварстве и жестокости алеутов: «Оной народ... из русских людей в полону у себя живых не оставляет.., вначале разрезывает брюхо и, вытаскивая кишки, мотает на палки. А потом отрежет голову; положа на огонь, сожигает». Был усилен караул. «Подлинно можно признатца, — писал Левашов, — что от такова народу имели крайную опасность». 4 февраля пропали без вести ушедшие на охоту два члена команды.

Между тем 5 марта с Акуна привез немного трески тот самый тоен, которого подозревали в злом умысле. После упреков Левашова и рассказа о возможностях артиллерии он сослался на подстрекательство тоена с Уналашки. На вопрос же о мотивах ответил лаконично: «Мы вас не любим» — и с обещанием не делать вреда русским был отпущен.

Некоторые тоены привозили ясак (с Уналашки, Акутана, Акуна), по шкурке с тоена. За ясак Левашов, помимо квитанций, делал им подарки — «сбор ясака» скорее напоминал обмен товарами или дарами. От промышленников был привезен ясак с жителей Умнака и Уналашки за три года. Общее количество собранных мехов было невелико. Левашов отмечал, что на Умнаке и Уналашке ясак платят «из трусости» только те, у кого в аманатах дети. Положение с ясаком и русским подданством алеутов он оценивал скептически, считая, что из-за непонимания алеутами реальной численности русского народа и подлинного соотношения сил «не можно их в настоящий порядок привесть или малым числом людей с них ясак брать».

Интересно, что, по примеру промышленников, команда Левашова, имея 50 клепцов (ловушек) и раздав половину родителям аманатов, сама занялась промыслом, но успеха не имела: всего и теми, и другими было добыто 18 лисиц. Ставила клепцы и команда «Св. Екатерины» на Унимаке, но с еще меньшим успехом: в ловушки угодили только две лисы.

Несмотря на мирные отношения, Левашов дает крайне негативную оценку моральных качеств алеутов (естественно, исходя из своих культурных стереотипов). Он отмечает в записке «Об ясаке»: «На оной народ никакой надежды впредь положить не можно, — оне ж к воровству и грабежам все склонны и в том почитают свое удовольствие, естли у ково что удастса отнять.., убил человека, ему равно так как зверя или птицу, а напротив тово, своей смерти боитца, естли видит не в силу, тут стараетца убить с лукавства, чтоб на себе не понести какова вреда. Оне ж очень сердиты и незговорчивы: за безделицу не инако, как убить того человека до смерти, кто зделал ему досаду».

Из алеутов никто не слышал о местонахождении второго русского судна. В марте Левашов уговорил макушинского тоена съездить на Унимак и Аляску узнать, «не зимует ли там какое российское судно» и отвезти письмо. Тоен согласился, но для похода в этот враждебный край потребовалось собрать силы с нескольких островов. 27 марта 65 байдарок под «залп из 3-х пушек» вышли в путь, все тоены перед этим получили щедрые подарки, в разные руки были вручены 4 конверта в расчете, что хоть один дойдет до Креницына.

Кожаная лодка алеутов. Справа весло для этой лодки

Почти через месяц, 22 апреля, вернулся только макушинский тоен и, возвратив конверты, сообщил, что в пути собралось до 100 байдарок, но у о-ва Кугалга они услышали, что унимакцы намерены их перебить, и большинство разъехалось. Только он с 30 байдарками решился следовать далее, но на о-ве Унимак был задержан и ограблен местными, которые предупредили, что тот, кто отважится идти к русскому судну, будет убит. Тоен узнал, что до судна оставалось два дня пути и что местные туда не ездят. Левашов предположил, что речь идет о «Св. Екатерине», и стал готовиться к походу. Случайность позволила связаться с Креницыным: 2 мая житель о-ва Акутан привез «в ясак старого бобра из парки», сообщил о русском судне на Унимаке и, получив подарки, согласился отвезти письмо (чтобы не обманул, в аманатах оставили его родного брата).

Алеут, едущий по морю в байдарке.

Попытка была успешной. Рано утром 10 мая 1769 г. команда «Св. Екатерины» увидела байдарки с алеутами, которые кричали: «Капитан Левашов!» и поднимали «шестик с привязанным белым холстинным платком». Сойдя на берег, они вручили Креницыну письмо от Левашова и были щедро одарены. В ответном письме Креницын сообщил, что из-за понесенных потерь и болезни большей части оставшейся команды выйти самостоятельно к зимовке гукора он не может, и приказал идти к нему.

Получив это письмо 21 мая, Левашов стал спешно готовиться к походу. К этому времени его положение стало достаточно тяжелым: людям было негде высушиться из-за недостатка дров, стало больше больных, которых перевели на корабль, остальные разместились под байдарами, а «юрты» пустили на дрова. К исходу зимовки были описаны только «гавань Св. Павла и губа Игунок», описать же всю Уналашку «за множеством больных... было некем...». На месте зимовки был установлен деревянный крест с надписью, кто и когда здесь зимовал. С собой взяли мальчиков-алеутов: четверо сирот в возрасте 7-12 лет, жившие до этого в голоде и грязи, были куплены у алеутов Левашовым, Дудиным и Шабановым; пятый — 16-летний аманат с о-ва Акутан, говоривший «по российски», «видя хорошей в житье порядок», сам пожелал остаться с Левашовым.

1 июня вышли в море, аманатов оставили в селении на о-ве Игунок, а 7 июня, войдя в Исаноцкий пролив, увидели галиот. Долгожданная встреча состоялась. На «Св. Екатерину» было переведено 10 человек для пополнения поредевшей команды. Между тем . цинга уносила последние жертвы: 10 июня умер штурман Михаил Крашенинников. 16 июня на горе, у бывшего места зимовки, состоялась торжественная церемония водружения деревянного креста с надписью, «во оный врезали медной крест же», а с другой стороны вложили в скважину записку о зимовке и числе погребенных , с упоминанием «також и зверских нравов и злых обычаев тутошных жителей».

В тот же день на консилиуме офицеров приняли решение: ввиду малочисленности команд, слабости людей из-за болезней и недостатка провианта далее к востоку «путь свой продолжать не можно» и при попутном ветре, не теряя времени, следовать к Камчатке.

Под пушечный салют и дробь барабанов команда почтила память своих умерших товарищей, установив крест на горе, где было похоронено тридцать пять участников экспедиции с галиота «Св. Екатерина». Навечно остались лежать там штурманы Дудин-больший, Крашенинников, Чиненов, подштурман Ларионов, знаменитый мореход Глотов, промышленники: Новоселов, Лебедев, Дружинин и другие.

Отказавшись от намерений идти от Ближних о-вов к «Командорскому» (о-в Беринга) для их «привязки» на карте, было решено идти к Авачинской губе, Большерецкому устью и далее к Охотску. При противных ветрах разрешалось следовать к устью р. Камчатки. Все это напоминало поспешную эвакуацию после катастрофы.

22 июня корабли снялись с якоря. Выйдя из пролива, шли на запад вдоль Алеутских о-вов, 30 июня недалеко от Умнака разлучились и встретились уже в устье Камчатки, куда «Св. Екатерина» пришла 30 июля, а «Св. Павел» — 24 августа. Больные и изнуренные моряки нуждались в отдыхе, и поэтому Креницын решил в Охотск не идти, а зимовать в Нижне-Камчатском остроге.

Смерть Креницына и судьба материалов экспедиции

Экспедиция возвратилась на Камчатку, незадолго до этого опустошенную эпидемией оспы (по некоторым сведениям погибло 6000 человек - А.Я.), и перезимовала в Нижнекамчатском остроге, страдая от нехватки продовольствия и его дороговизны. За несколько дней до выхода в море, 4 июля 1770 г., на р. Камчатке случилась трагедия: лодка опрокинулась. П. К. Креницын и казак И. Черепанов утонули; найти их тела не удалось. Командование экспедицией принял Левашов, галиот «Св. Екатерина» был поручен штурману Дудину-меньшему. 9 июля 1770 г. корабли вышли в море и 3 августа прибыли в Охотск. На обратном пути через Сибирь, в Красноярске, 29 января 1771 г. внезапно умер штурман Яков Шабанов, выполнивший в экспедиции основную часть картографической работы.

В феврале Левашов достиг Тобольска и явился к Чичерину, который дал экспедиции возможность отдохнуть здесь до августа.

22 октября 1771 г. команда экспедиции прибыла в Петербург через 7 лет и 4 месяца после отъезда. Из 16 человек первоначального состава выжили только шестеро: М. Д. Левашов, А.И. Дудин-меньшей и четверо унтер-офицеров.

Из четырех судов флотилии, покинувшей Охотск осенью 1766 г., вернулось только одно — гукор, которым неизменно командовал Левашов. Из 187 человек команды всех судов погибла почти половина, главным образом при крушении галиота Дудина 2-го у Курильских островов и особенно во время зимовки команды Креницына на Унимаке.
Через месяц после возвращения в Петербург Левашов был досрочно произведен в капитаны 1-го ранга: ни Екатерина II, ни Адмиралтейств-коллегия в то время вовсе не считали экспедицию Креницына — Левашова неудачной, несмотря на большие расходы, ничтожные финансовые результаты по линии сбора ясака, гибель трех судов и половины людей (в чем Левашов был неповинен).

Неизвестная меркаторская карта "Karta merkatorskaia" из Alaska's Digital Archives, связанная с экспедицией Креницына и Левашова.

Collection Name Rare Maps Collection, Alaska & Polar Regions Collections

Identifier G9236 S12 [177_] S521

Title Karta merkatorskaia.

Description Manuscript map. Shows Krenitzin's and Levashev's voyage from Kamchatka to the Fox Islands in 1768 and 1769, and was purportedly secured from Catherine II by or for the Scottish historian William Robertson by his friend Dr. Rogerson, the Empress's physician. Relief shown by hachures and shading. Compass rose. Hand colored. Falk 1772-8.

По просьбе Нагаева, который остался доволен картографическим материалом, Левашов и Дудин были произведены в следующий чин. Левашов продолжал службу, но уже в начале 1773 г. «за слабостью здоровья» вышел в отставку в чине капитан-командора. Точная дата его смерти неизвестна — предположительно 1774 или 1776 г. Очевидно, тогда же, в 1770-е гг., вышел в отставку и Афанасий Дудин-меньшей.

Проблема оценки экспедиции Креницына — Левашова

В 70-х годах XVIII в. усилилась, с одной стороны, английская экспансия в северной части Тихого океана и, с другой стороны, чрезвычайно обострились отношения между Великобританией и ее заатлантическими колониями в Северной Америке (1774г.— начало войны за независимость США). В связи с этими событиями англичане очень подозрительно отнеслись к «таинственному» предприятию русского правительства и обнаружили повышенный интерес к его засекреченным результатам. Они раздобыли материалы и карты с помощью лейб-медика Екатерины II, шотландца Роджерсона, получившего их с разрешения самой императрицы. Всего известно в 80—90-х годах XVIII в. по крайней мере шесть изданий материалов экспедиции Креницына — Левашова на четырех языках, что свидетельствует о продолжавшемся повышенном интересе к этой экспедиции. Особенное внимание широкой читающей публики привлекало этнографическое описание алеутов, составленное Левашовым.

Однако политического задания экспедиция Креницына — Левашова не выполнила, сбора ясака не наладила, а царское правительство придавало ему тем большее значение, что с регулярным поступлением ясака связывался вопрос о закреплении «инородцев» (в данном случае — алеутов) в российском подданстве.
  Сделать это удалось лишь в 90-х годах XVIII в. экспедиции Биллингса — Сарычева. А фактическое присоединение Алеутских островов и всей Аляски к российским владениям было делом Григория Ивановича Шелехова и Александра Андреевича Баранова, основателей Русской Америки.

Вскоре о плаваньях российских судов в северной части Тихого океана стало известно в Европе и обеспокоило правительства Великобритании, Франции и Испании. Сюда были направлены экспедиции Д. Кука, Ж. Лаперуза и других исследователей.
Географические результаты экспедиции Креницына — Левашова были очень велики. Они завершили открытие всей гигантской Алеутской дуги, протягивающейся на севере Тихого океана почти на 1800 км, и особенно ее восточной части (Лисьих островов), в которой завершили открытие самого крупного острова Унимак (на востоке) и открыли небольшие группы Креницына и Четырехсопочных. Они положили начало исследованию полуострова Аляски. В их работе позднее нашли ряд ошибок, и все же она широко использовалась крупными исследователями северной части Тихого океана — от Джемса Кука (1779 г.) до Михаила Дмитриевича Тебенькова (1852 г.). Тебеньков правильно считал Креницына и Левашова пионерами научного исследования этой части Тихого океана. Нельзя их винить в том, что у них не было в распоряжении усовершенствованных приборов; к тому же метеорологические условия во время их работы в районе Алеутских островов были исключительно неблагоприятны для астрономических наблюдений: «...туманы бывали так часто, что посреди лета редко пять дней сряду продолжалась ясная и хорошая погода».
 
Другие исследователи с самого начала разошлись в оценке экспедиции Креницына — Левашова. Начиная с Т. И. Шмалева, ряд комментаторов дал ей однозначно критическую оценку, ссылаясь на невыполнение поставленных перед нею задач, несоответствие результатов и затраченных средств, отсутствие крупных открытий, ошибки в определении долготы и др.  Другие, начиная с У. Кокса и И. Ф. Крузенштерна, давали ей положительную оценку, чаще всего подчеркивая ее научный и политический «актив». Ряд работ демонстрирует возможность неоднозначной характеристики экспедиции, но их авторы в большинстве своем склонны делать акцент на ее позитивных достижениях.

В сущности, перед нами два принципиально разных и несопоставимых критерия оценки любого путешествия: по отношению результатов к поставленным целям и по увеличению информационного фонда. Действительно, с точки зрения поставленных перед экспедицией задач (а особенно с учетом их приоритетности) ее можно считать неудачной: Креницын не достиг ни «Шугачьтан» (т. е. зал. Аляска), ни даже Кадьяка; Аляска так и осталась на картах экспедиции «островом», а вопрос о материковом побережье Аляски — открытым. Хотя при постановке задач Адмиралтейств-коллегия исходила порой из неверных посылок, сами эти задачи не были недостижимыми. При ином стечении обстоятельств, большей частью субъективных или случайных, экспедиция могла бы достичь по меньшей мере Кадьяка. И если этого не произошло, то потому, что экспедиция была «неудачной» в самом буквальном смысле слова.

Все препятствия и задержки, с которыми сталкивалась экспедиция с конца 1765-го до середины 1768 г., отражаясь на ее графике, все же не имели для нее фатального значения. Решающим оказался вопрос о зимовке, тесно связанный с проблемой взаимоотношений с местным населением.

Для понимания существа этой проблемы необходимо вспомнить выдвинутую канадским исследователем Дж. Гибсоном концепцию «зависимости» русских от туземцев (зависимость от рабочей силы аборигенов и поставок ими продовольствия, от сексуальных связей с туземками и пр.). При всей спорности этой концепции, зачастую относительности или двусмысленности термина «зависимость» и возникающих в связи с этим оговорок исторического и логического характера концепция «зависимости» позволяет лучше понять трудности экспедиции.
Известно, что ее судьбу решили огромные потери от цинги во время зимовки и слабость выживших. Исследователи неоднократно отмечали трудность взаимоотношений команды «Св. Екатерины» с аборигенами, осложнявшую положение зимовщиков. Регулярное, благодаря алеутам, поступление свежей рыбы, китового мяса и жира позволило команде Левашова обойтись меньшими потерями. Решающим фактором, таким образом, выступили отношения с алеутами. Экспедиция же, с этой точки зрения, проходила в крайне неблагоприятной обстановке — по следам недавних очень жестоких конфликтов русских и алеутов. Атмосфера напряженности и недоверия ограничивала адаптационный потенциал путешественников.
В записке «О промысле российских промышленных людей на острову Уналакше разных родов лисиц» Левашов впервые документировал эксплуатацию русскими алеутов в ее ранних формах и соответствующие отношения взаимозависимости, хорошо иллюстрирующие концепцию Гибсона. Руководители экспедиции исходили из логики этих отношений, несомненно получив от своих спутников-промышленников соответствующие рекомендации. Не случайна тяга и Креницына, и Левашова, зимовавших раздельно, к взятию аманатов как первому шагу в отношениях с туземцами. Однако если жители Уналашки уже были «приучены» к подобной практике (их выступление против русских в 1763-1764 гг. было подавлено с большими потерями для них), то колонизация Унимака и п-ова Аляска только начиналась, и их обитатели, уже имея негативный опыт общения с русскими, сохраняли боеспособность и независимость (включая психологический аспект).
В сентябре 1768 г. Креницын пытался вернуться к Уналашке, но, какими бы обстоятельствами ни было обусловлено вынужденное решение зимовать в Исаноцком проливе, его можно считать стратегической ошибкой Креницына (трудно было найти место, менее удобное с точки зрения «туземного» фактора), которую усугубили ошибки в тактике отношений с туземцами. Эта главная ошибка была связана с отсутствием у экспедиции четкого плана зимовки, некоторой недооценкой этого момента для судьбы предприятия и, напротив, переоценкой своих возможностей по исследованию заданного района за один сезон. Только этим можно объяснить уход из района Уналашки в преддверии осени, а затем решение 31 августа, допускавшее множественность вариантов места зимовки.

История не признает сослагательного наклонения, однако трудно удержаться от суждения, что, если бы Креницын и Левашов зимовали вместе на Уналашкё (даже в разных гаванях), экспедиция не понесла бы таких потерь от цинги и, несмотря на неудачную постройку командой «Св. Павла» постоянно протекавших «юрт», была бы в состоянии продолжать путешествие еще один сезон. Лояльность коренного населения на Уналашке была обеспечена (присутствие второго судна только стимулировало бы ее), на Унимаке же Креницын оказался в настоящей изоляции.
Иной будет оценка результатов экспедиции с точки зрения ее вклада в мировую науку и географические познания современников. Экспедиция Креницына впервые привезла специально собранные на основе научных методов той эпохи достоверные материалы о географии и этнографии Алеутских о-вов и части п-ова Аляска.

В связи с «туземной» темой необходимо отметить, что М. Д. Левашовым был собран ценнейший материал по этнографии алеутов, который, в частности, содержится в его этнографических рисунках, вошедших в «Атлас видов Камчатских и Алеутских островов, снятых капитан-лейтенантом Левашовым». Эти рисунки являются, по словам Р. Г. Ляпуновой, «подлинным шедевром», она же отмечала «удивительную этнографичность рисунков Левашова», которые дают систематическое, подробное и четкое изображение предметов материальной культуры алеутов к началу колонизации (рис.).

Алеут, житель острова Уналашка. В — в правой руке держит дощечку, с которой бросают стрелу; С — в левой руке стрела с костяным зазубренным наконечникам; О — шапка деревянная; Е — бубен, который употребляют во время пляски; Р — палочка, которой бьют в бубен; С — так держат дощечку и стрелу; Н — лук со стрелою; ^ — инструменты для изготовления байдарок и стрел; К — стрелы разных видов; I. — футляр для стрелы с каменным наконечником.

Странно, но на рисунке у Левашова алеут изображен с европейским лицом. – (А.Я.)

Рисунки дают представление о традиционной культуре алеутов, еще не затронутой европейским влиянием, и в этом смысле уникальной. Разнообразные сведения о культуре, социальной жизни, ментальности алеутов, их взаимоотношениях с русскими содержат записки Левашова: «Описание острова Уналашки», «О жителях тово острова», «О промысле...», «Об ясаке».

Разрез и общий вид лодки

      Особое внимание Левашова привлекали легкие алеутские лодки — одноместные, обшитые кожей (на деревянном остове) байдарки.
      "У них, — писал он, — сделаны байдарки наподобие челноков, из тонких деревянных трещин, обтянуты отпаренною китовою или нерпичьею кожею как дно, так и крышка; длиною же байдарки от 16 до 18 футов, шириною по верху 141 фута, и другие несколько более, глубиною 14 дюйм; и на средине круглое отверстие, в которое садится человек на дно той байдарки, в руках одно веселко, у которого на обеих концах сделаны лопаточки, и гребет им на обе стороны; а во время волнения обтягивают около того отверстия и около себя выделанною широкою китовою кишкою, чтобы не могла в байдарку попасть вода".

Большое научное значение имеют записи о землетрясениях, происшедших 15 января, 20 февраля и 16 марта 1769 года, сделанные Креницыным в его журнале во время зимовки. Эти заметки являются первыми в истории указаниями на сейсмические явления в зоне Алеутских островов.

Секретный характер экспедиции сделал ее результаты малодоступными. В соответствии с известной российской традицией первое сообщение о них было опубликовано не в России, а в Англии — в работе «История Америки» (1777) У. Робертсона, которому Екатерина II дала возможность ознакомиться с некоторыми материалами экспедиции. От Робертсона они поступили к другому исследователю — У. Коксу, который осветил их более основательно (с приложением карты) в своем «Сообщении о русских открытиях между Азией и Америкой» (1780). И только оттуда эти сведения были перенесены в работу академика П. С. Палласа, изданную на русском языке в 1781 г. Относительно подробные сведения об экспедиции и ее драматической судьбе были опубликованы в России лишь в 1852 г. А. Соколовым. Более детальное описание экспедиции дано И.В. Глушанковым еще 120 лет спустя, в работе научно-популярного характера.

Использованы материалы сайтов:

http://www.npacific.ru/

http://maps.monetonos.ru/maps/raznoe/Old_Maps/Old_Maps/Articles/020/1_1971.html

http://www.kamlib.ru/resourses/fedorova_27.htm

http://www.rusizn.ru/geo020.html

http://www.agesmystery.ru/node/1124

http://runway.at.ua/load/russkie_tikhookeanskie_ehkspedicii_vtoroj_poloviny_xviii_veka/1-1-0-197

http://lib.druzya.org/100/.view-100otkrytii.txt.83.html

МНЕНИЕ ДИЛЕТАНТА ОТ НАУКИ:

Как видите, материалов по экспедиции Креницына и Левашова достаточно много, если поискать. Не хотелось их сокращать, чтобы в полной мере можно было представить те тяжелейшие обстоятельства, которые сопровождали морских первооткрывателей. Вместе с тем достаточно и комедийных моментов. По насыщенности трагичного и комедийного содержания сценарий не уступал бы лучшим образцам приключенческого жанра. Однако, сейчас не об этом.

Обращает на себя внимание ряд интересных ключевых моментов:

1. Почему практически все экспедиции 18 века к Тихому океану, в т.ч. и Креницына и Левашова (1764-1771), были секретными, а после 1775г. уже имели открытый характер, начиная с экспедиции Биллингса–Сарычева (1785–1793 гг.), которая четко обозначила новую эру открытых колониальных устремлений России. Перед Креницыным и Левашовым не ставилась такая жесткая задача, как сбор ясака и закрепление «инородцев» — алеутов в российском подданстве. Объяснения наших историков на счет секретности из-за внешних угроз Англии, Франции, Испании и т.д. и т.п. на первый взгляд кажутся весьма обоснованными и сразу их отметать не будем. Но что самое интересное: КЛЮЧЕВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ВСЕХ ЭКСПЕДИЦИЙ 18 ВЕКА В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ОКАЗЫВАЛИСЬ ИМЕННО У ТЕХ НАШИХ ПРОТИВНИКОВ, ОТ КОТОРЫХ ОНИ СЕКРЕТИЛИСЬ! ЕЩЁ РАЗ ПОВТОРЮ: ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕХ!!! ОНИ ОСТАВАЛИСЬ СЕКРЕТНЫМИ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ДЛЯ РОССИЙСКИХ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ. Конечно, речь идет о тех материалах, которые поступали в государственные и научные структуры прежде всего Петербурга и Москвы, но зачастую перехватывались прямо в Сибири, как это было во время экспедиции Мессершмидта с участием Страленберга или Великой Северной (Второй Камчатской) экспедиции с участием Г.Миллера и Ко. Точно также было и с материалами экспедиции Креницына и Левашова (можете сравнить даты приведенные выше). И как всегда возникала история то ли с пропажей, то ли с поджогом документов, как это было с архивами Ломоносова, Татищева, Мессершмидта и др.

2. Чудом найденные архивы М.Д.Левашова и сопутствующие материалы ещё достаточно не изучены. Но обращает на себя внимание такие факты, как дружное знание всеми алеутами приветствия «Здорово!», внешний облик некоторых из них близкий к европейскому, наличие у населения Алеут и Аляски (Алякса) зеркал, чернильниц, палашей (без объяснений и комментариев историков) и даже выброшенного на берег судна европейского типа. Добавьте описание людей с Аляски по внешнему облику и привычкам соответствующие русскому типу, которые к тому же для отопления используют уголь. Если подробнее покопаться в архивах М.Д.Левашова наверняка проявится ещё и другая информация. Но подобные факты подтверждаются в материалах и других исследователей, но мы пока ограничились только нашей темой.

3. Всё вышеприведенное в очередной раз свидетельствует и подтверждает материалы Н.В.Левашова, Г.В.Носовского, А.Т.Фоменко, Я.Кеслера и других многочисленных исследователей о тех переломных событиях, которые происходили на рубеже 1775 года. Для разъяснения воспользуюсь материалами своей статьи «Некоторые штрихи из предыстории доктрины Мирового порядка..»

https://vk.com/doc34040151_312232425?hash=0c4c66177a5c9abad8&dl=bbe164c0c36395701e

После захватила власти Екатериной II в 1773-75гг. была развязана гражданская война (в истории «Пугачёвское восстание», материалы которого до сих пор до конца не рассекречены) против правителей Великой Тартарии – старой династии, которую также называли «ордынской династией». Как известно из многочисленных карт 16-18 веков (в некоторых сборниках собрано уже более 300 карт) Великая Тартария включала в себя не только огромную часть Азии, но и территории Европы и даже Северной Америки. Ниже представлен фрагмент Северной Америки на карте из Британской Энциклопедии 1771г., где можно увидеть, что вся северо-западная часть Северо-Американского континента являет собой огромное "белое пятно", выходящее в океан, где не отмечена даже береговая линия!

А ниже достижение зарубежных мореплавателей на то время: карта 1772 года адмирала де Фонтэ (1768) с вымышленными территориями в Северной Америке, что не поддается никакой критике. Но зато четко зафиксировано, что Северный Ледовитый океан тогда назывался Тартарским морем, как и на большинстве арктических карт того времени.

Вывод напрашивается один: американских колонизаторов к владениям Тартарии просто не подпускали.

Николай Левашев делал ссылку на уникальную рукописную книгу родословных королевских и царских родов Европы. Там были и правители Тартарии. Во главе в то время был Пётр, и поэтому романовские историки сыграли на этом, выдав Емельяна Пугачева, как самозванца Пётра III. В результате войны 1773-75гг. старая «ордынская династия»  была разгромлена, бежала на восток  в Китайскую Тартарию (на картах продолжала существовать ещё продолжительное время), а  та затем захватила и полностью себе подчинила Китай. После победы романовские историки с ещё большим усердием продолжили вычищать архивы, сжигать огромнейшие объёмы документов, летописей. Начало этого процесса было заложено ещё при Алексее Михайловиче и, особенно проявилось, при Петре I.

После ликвидации Пугачева при помощи своеобразного «спецназа» русской армии под руководством А.В.Суворова, романовская династия впервые получила полный доступ (не только экономический и представительский, как до этого) в Сибирь. А американцы только после этого впервые получили доступ в западную часть северо-американского континента и начали её быстро захватывать, причем и по суше, и по морю. Поэтому только в 1776 г., капитан Кук, а затем и Кларк смоги начать экспедицию в северную часть Тихого океана и бросились срочно переименовывать географические пункты и присоединить их к владениям британской короны. Но романовы тоже не дремали. Поначалу они успели ухватить Аляску. Однако удержать её в конечном итоге не смогли. В результате победы над Великой Тартарией на обломках ордынской империи в Америке в 1776 году возникли США. Окончательный дележ империи закончился уже в 19 веке. Этот пир победителей  и «учредителей» «Нового мирового порядка» был начисто стёрт из учебников истории.

Но́вый мирово́й поря́док (англ. New World Order, лат. Novus ordo mundi) — применяемое в политике обозначение для разнообразных явлений в настоящем и прогнозов на будущее мирового устройства. Общепринятого значения не имеет.

Девиз «Novus ordo seclorum» с 1776 года содержит Большая печать США в основании изображения пирамиды.

Таким образом, именно 1775 год стал поворотной точкой в формирования нового Миропорядка  и всей исТОРии, в прямом и переносном смысле этого слова. Именно исТОРии, а не хронологии, если говорить о греческом варианте, не событий прошлого, если говорить о русском варианте. Именно после 1775 года все события прошлого и России, и всех остальных стран мира были переписаны заново и так, как это преподносится всем в школах и других учебных заведениях, книгах, религиях, фильмах и так далее...

А вот как оценивает события того периода и в т.ч. в отношении Камчатки профессор Ярослав Кеслер в своей работе ОБРАЗОВАНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В XVIII в. КАК УНИЧТОЖЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ОРДЫ

Собственно говоря, Сибирь вошла в состав Российской империи окончательно только при Павле I, когда в 1798 г. была создана Российско-Американская компания во главе с Резановым для управления североамериканскими колониями, в том числе Алеутскими островами (присоединены в 1766 г) и Аляской (около 1790 г.), которые затем были проданы США уже при Александре II в 1867 г.

Это предопределило и дальнейшую военную экспансию Российской империи в Сибирь, когда, после разгрома войск Пугачева Суворовым в 1775 г., присоединения Крыма в 1783 г., потемкинских и суворовских побед в русско-турецкой войне 1787 – 1791 гг., и определилась, наконец, Российская империя в своих южных и восточных границах, а после последующего окончательного раздела Польши в 1793 г. – и в западных.

С учетом вышесказанного, история “освоения” как Сибири, так и Юга России предстает совершенно в другом свете, нежели это трактуется традиционно.

Утверждение вышеупомянутого “Исторического календаря”, что в 1633 г. к Московии была присоединена “вся Сибирь до Камчатки”, как и нынешняя официальная дата присоединения Камчатки (1697 г.) - ложь: Сибирь до второй половины XVIII в. по-прежнему считала Москву столицей Белой Руси, т.е. Ордынской столицей, а не столицей романовых, захвативших власть в Москве. Никаким указам из Москвы в Сибири не подчинялся никто, кроме московских посланников в “острогах”, а сил и средств на завоевание не то что Сибири, а даже Заволжья у романовых еще не было. Им для этого еще предстояло завоевать Черноземную Россию и Причерноморье.

т.е. за Волгой располагалось иностранное государство – Сибирское “Царство” - по сути, конфедерация отдельных “вольных казачьих” и “татарских” Орд, так и обозначенных на зарубежных картах до середины XVIII в. С 1644 по 1775 г. эти Орды частично находились в вассальной зависимости от Московии или от другой части бывшей Великой Орды - Манчжурии и обозначались на всех зарубежных картах того времени под общим названием Великая Тартария.

А вот  для примера арктическая карта Сансона 1704 года:

Итак, экспедиция Креницына и Левашова как раз закончилась в преддверии тех событий в т.ч. и на Тихом океане, в результате которых был установлен новый Мировой порядок.

Александр Яковлев.